✅ Иван шмелев за карасями читать. Как я встречался с чеховым — ledi-i-sport.ru

Как я встречался с Чеховым

Читаю рассказы Ивана Сергеевича Шмелева. В гимназические годы он не раз видывал Антона Чехова, популярного сотрудника «Стрекозы» и других осколочных изданий. На детских впечатлениях и основаны его «чеховские рассказы». Один из них воспроизводит картинки с берегов пруда в московском Мещанском саду: ужение рыбы. Написано ароматно, сочно, пальчики оближешь. Но какая разница в восприятии детства! Чехов признавался: в детстве у меня не было детства. У Шмелева – напротив — апология счастливых дней младенчества.
В произведениях Шмелева как бы открывается исток собственно-чеховского рассказа «Мальчики»: дети начитались романов про индейцев и собираются бежать в Америку. Собственно, можно ли это считать «истоком»? Шмелев художнически моделирует житейскую ситуацию, от которой мог отталкиваться Чехов при работе над своей вещью. Юные рыболовы ловят карасей, чтобы после сушки перемолоть их в рыбную муку — пеммикан. Подчеркиваю: все это «как бы».
«Смотрим из-за берез: сидит — покуривает, удочки на рогульках, по обе стороны. Женька шипит: «Пощупаем, не браконьер ли?» Но тут незнакомец поднимается, высокий, голенастый, и — раз! Тащит громадного карасищу, нашего, черноспинного, чешуя в гривенник, и приговаривает баском таким: «Иди, голубчик, не упирайся»,— спокойно так, мастера сразу видно. И кому-то кричит налево: «Видали, каков лапоток?» А это, сбоку, под ветлами, Кривоносый ловит, воспитатель училищный. А незнакомец на кукан карася сажает, прутик в рот карасю просунул, бечевочку под жабры, а на кукане штуки четыре, чисто подлещики И Кривоносый тащит — красноперого, золотого, бочка оранжевые, чуть с чернью. А карасище идет, как доска, не трепыхнется. Голенастый, в чесучовом пиджаке, в ладоши даже захлопал: «Не ожидал, какое тут у вас рыбье эльдорадо! Буду теперь захаживать». Смотрим — и на другой удочке тюкает, повело А незнакомец выволок золотого карасищу, обеими руками держит и удивляется: «Не карась, золотая медаль!» Сердце у нас упало. А Кривоносый орет: «А у меня серебряная, Антон Павлыч. » А незнакомец опять золотого тащит. — и плюнул с досады в воду: плюхнулся карасище, как калоша.
Подошли поближе, уж невтерпеж, Женька рычит: «А, плевать, рядом сейчас закину». Смотрим. — чу-уть поплавок ветерком будто повело, даже не тюкнуло. Знаем — особенное что-то. И тот сразу насторожился, удочку чуть подал,— мастера сразу видно. Чуть подсек — так там и заходило. И такая тишь стала, словно все померли. А оно — в заросли повело. Тот кричит: «Не уйдешь, голуба. знаю твои повадки, фунтика на два, линь. » А линей отродясь тут не было. Стал выводить. — невиданный карасище, мохом совсем зарос, золотце чуть проблескивает. А тот в воду ступил, схватил под жабры и выкинул — тукнуло, как кирпич. Кинулись мы глядеть…
Голенастый на нас прищурился и говорит Кривоносому, прыщавому, с усмешкой: «Мещане караси у вас, сразу вид¬но!» А Кривоносый спрашивает почтительно: «Это в каком же смысле. в Мещанском пруду-с?» А тот смеется, приятно так: «Благородный карась любит ловиться в мае, когда черемуха. а эти, видно, Аксакова не читали». При¬ятным таким баском. Совсем молодой, усики только, лицо простое, словно у нашего Макарки из Крымских бань.
Размахнулся Женька — «дикобразово перо» в самом конце и зацепилось, мотается, а мотыль-наживка над са¬мой водой болтается. Незнакомец поглядел на нашу беду и говорит: «Не снять. У меня запасная есть, идите на ваше место,— и дает Женьке леску, с длинным пером, на желобок намотано. — Всегда у нас, рыболовов, когда случится такое. — потрепал Женьку по синей его рубахе, по «индейской».— Уж не сердитесь. » Женька сразу и отошел. «Мы,— говорит,— не из жадности, а нам для пеммикана надо». — «А-а,— говорит тот,— для пеммикана. будете сушить?» —«Сушить, а потом истолкем в муку. так всегда делают индейцы и американские эскимосы. и будет пеммикан».—«Да,—говорит,—понимаю ваше положение. Вот что. Мне в Кусково надо, карасей мне куда же возьмите для пеммикана». Вынул портсигар и угощает: «Не выкурят ли мои краснокожие братья со мною трубку мира?» Мы курили только «тере-тере», похожее на березовые листья, но все-таки взяли папироску. Сели все трое и покурили молча, как всегда делают индейцы. Незнакомец ласково поглядел на нас и сказал горлом, как говорят индейцы: «Отныне мир!— и протянул нам руку. Мы пожали, в волнении. И продолжал:— Отныне моя леска — твоя леска, твоя прикормка — моя прикормка, мои караси — твои караси!»— и весело засмеялся. И мы засмеялись, и все закружилось, от куренья.
Потом мы стали ловить на «нашем» месте. Наш «бледнолицый брат» говорил: «Как жаль, такое чудесное «дикобразово перо» погибло!» —«Нет, оно не погибнет!» — воскликнул Женька, снял сапоги и бросился в брюках и в синей своей рубахе в воду. Он плыл с перочинным ножом в зубах, как всегда делают индейцы и эскимосы, ловко отхватил ветку и поплыл к берегу с «дикобразовым пером» в зубах. «Вот!— крикнул он приятному незнакомцу, отныне — брату,— задача решена, линия проведена, и треугольник построен!— Это была его поговорка, когда удавалось дело.— Мы будем отныне ловить вместе, заводь будет расчищена!» Брат бледнолицый вынул тут записную книжечку и записал что-то карандашиком. Потом осмотрел «дикобразово перо» и сказал, что заведет и себе такое. Женька, постукивая от холода зубами, сказал взволнованно: «Отныне «дикобразово перо» — ваше, оно принесет вам счастье!» Незнакомец взял «дикобразово перо», прижал к жилету, сказал по-индейски: «Попо-кате-петль!», что значит «Великое Сердце», и положил в боковой карман, где сердце. Потом протянул нам руку и удалился. Мы долго смотрели ему вслед.
Пришел Сашка Веревкин и рассказал, что незнакомец— брат надзирателя Чехова, всю ночь играл в винт у надзирателей, а потом пошли ловить карасей. что он пишет в «Будильнике» про смешное — здорово может прохватить!— а подписывает, для смеха,— «Антоша Чехонте».
Этот замечательный текст был написан Шмелевым в июне 1934 года в Алемоне, Франция.

Читать еще:  Встреча в баскетболе состоит из скольких таймов. Сколько четвертей в баскетболе и сколько длится матч

То же самое — модулирование собственно-чеховской житейской ситуации — видим в другом сюжете Шмелева – «Веселенькая свадьба». В 1885-86 годах семья Чеховых жила в доме И.С.Клименкова на Большой Якиманке. На дверях нижнего этажа была табличка: «Доктор А.П.Чехов». Наверху сдавали зал для массовых мероприятий, свадеб и др. «Надо мной сейчас играет свадебная музыка… какие-то ослы женятся и стучат ногами, как лошади… Не дадут мне спать» ( И.Билибину – 1886 г.).
Шмелевская вещь – вольная вариация на чеховскую тему свадьбы с намеком на то, что именно здесь, у Клименкова, где бывал на пирушках и Шмелев, чеховская муза могла напитаться впечатлениями для водевиля. Это для меня ново. Мы привыкли к документированию, то есть, отысканию фактических источников чеховских сюжетов. К этому в свое время нас сильно приучил Михаил Павлович Чехов (книга «Вокруг Чехова»). Но тут у Шмелева – задача художническая. Он делает вид, что пишет мемуар, называет подлинное имя владельца дома, указывает его московский адрес, но одновременно «сочиняет» образ самого Чехова. Образ не лишен клишированных черт. Антон Павлович у него уже в 80-х годах носит пенсне, хотя известно, что очки он начал надевать лишь ко второй половине 90-х. До того изредка пользовался очками младшего брата. Его Антоша Чехонте уже пользуется записной книжицей, хотя у Чехова она появилась только в 1891 году. Он заставляет писателя цитировать книгу С.Аксакова «Записки об ужении рыбы» — эту книгу Антон Павлович действительно любил, она до сих пор хранится в Ялтинском доме писателя. Но все рыбацкие диалоги Чехова сочинены в духе осколочных рассказов А.Чехонте: «Какое у вас тут рыбье эльдорадо!». «Не карась, золотая медаль!». «Благородный карась любит ловиться в мае, когда черемуха… а эти, видно, Аксакова не читали». Сам автор на сей счет откровенен: «Это были встречи веселые, в духе рассказов Антоши Чехонте».
Итак: это не документальная автобиографическая проза Шмелева. Это ностальгические художественные картинки, набросанные в 1930-х годах, в эмиграции. Фактические, реальные детали вошли в ткань рассказов на правах художественных деталей. Освещенные двойным светом – факт плюс образ – они приобрели уникальный статус. Сам Чехов изображен тоже в двойном освещении: и реальное лицо, и художественный образ одновременно. Грань между ними нарочито не обозначена.
Вот такая литературная хитрость…
У И.С.Шмелева в Алуште (Профессорский уголок) была скромная дачка. Она сохранилась, ее отселили для создания музея. Валерий Цыганник, директор Дома-музея С.-Ценского, и его коллеги из университета отыскали в крымской прессе времен гражданской войны неизвестный рассказ И.С.Шмелева. Личная драма Ивана Сергеевича: в Крыму расстрелян его сын, белогвардеец, участник гражданской войны. Создается творческая группа для подготовки публикации Собрания сочинений И.С.Шмелева.
В 2005 году мне довелось в Народной библиотеке Сербии (Белград) листать газету «Новое время» за 1923 год. Газеты издавали сыновья А.С.Суворина — Алексей и Борис. Тут мне попалось интервью И.С.Шмелева, сделанное после отъезда из Совдепии. Он рассказал журналистам об ужасах голода, воцарившегося в Крыму после победы красных. В Симферополе людей отлавливали арканами на улицах, резали и пускали на мясо. Пекли пирожки. В сущности, это конспект будущего романа «Солнце мертвых», написанного спустя год.

Детям (сборник), стр. 45

– Чего надумал… иди, иди! Он те вот шуганет, из сарайчика выскачет… потопнешь.

Он… Я знаю: живет в сарае, на погребе, в темноте…

Сараи и конюшни… Они приоткрыли двери и густо дышат. Из черной дыры, в сверкающей сетке капель, темно поблескивает большой лошадиный глаз, мягкие губы фыркают за решеткой стойла, и тянет оттуда, как будто печеным хлебом, – навозом, лошадью. Сыплется с крыши блеском, булькает звонко по канавке, золотая вода течет. А серые стенки сухи, теплом от них. Синие мухи вспыхивают и спят на солнце. А солнце… Оно – везде. Это оно играет в колокола, гудит, и звенит, и плещет, и хочется заплясать, запрыгать. Но нянька ворчит – иди!

Вот и самая середина лужи. Я иду еле-еле, чтобы идти подольше, засматриваюсь на новенькие калошки, уже запачканные навозцем, на плавающие овсинки, на щепочки. Чурбак плавает, как корабль, синяя муха на нем катается. А вон, на бревнах, кот наш чего-то на солнце зябнет – весны желает! Нынче и у него праздник. И сизые голубки ловят за хвостики друг дружку, кругами кружатся под сараем. Солнце под моими ногами плющится – и вдруг… что это?! Почему закачались доски.

Я поднимаю голову. Красное на меня идет, покачивается, горит, как пунцовый шар… И я радостно узнаю Михайлу, который тесал лопаточку. Он двигается навстречу и весь сияет. Намасленная голова сияет на обе стороны, красное лицо сияет, и красная борода как веник, и новая красная рубаха – пузырями. А на сапоги даже смотреть больно. Он радостно надвигается на меня, раскидывает руки… Рот его широко разинут, борода прыгает, хохочет. Я замираю, не знаю – как же теперь мне быть? А он все ближе, он меня свалит в лужу… Но вот он делается ниже, ниже. Я вижу, что он садится, будто играет в коршуна… схватывает меня и вдруг поднимает на страшную высоту, над страшной лужей! Как хорошо отсюда – и хорошо и страшно. Все, все – другое совсем: и сосульки, и последний снежок на крыше, и пестрые бабы за забором, в зеленых и красных юбках, сигают через лужи, и красные шары где-то, и синие…

Читать еще:  Финты всех футболистов. Как научиться делать финты в футболе

– Держись. – рычит Михайла, раскачивая меня над лужей.

Я слышу, как кричит нянька – черный ее платочек с красными и зелеными цветами, – но Михайла тискает меня ласково и урчит, урчит. От него пахнет деревянным маслом [51], красной рубахой, винными будто ягодами, мятными пряниками, хлебом, овсом и чем-то еще, таким приятным, теплым, стружками даже пахнет, чурбачками. Он жмет меня под коленки одной рукой, другою вытирает наотмашь рот, зевает и рычит мне в ухо:

– Ну. Хрястос Воскреси.

И мочит сладким теплом мне губы, колется бородой. И только голубоватые сонные глаза я вижу.

Он тихо ставит меня на доску, придерживая за калошки, чтобы все было аккуратно. Я, как во сне, в испуге, в радости непонятной. Я его очень люблю, и лошадь за решеткой. И так хорошо и страшно висеть над лужей. А он, через мою голову, тянется и рычит:

– Домна Семеновна! А Хрястос Воскреси.

– Ну-ну, воистину… насосался уж, батюшка. – ворчит нянька, хватая меня за плечи. – Рабенка-то уронишь…

– Домна Семеновна. – вскидывает Михайла руки, будто лететь хочет.

– Да уж проходи скорее…

Но проходить нельзя. Узенькая доска, а кругом лужа.

– Пра-аздник, Домна Семеновна… никак нельзя… Пожалуйте вам дорожку. – рычит Михайла и бухается в лужу.

Брызгами, блеском и холодком обдает меня, утками, сапогами, солнцем. Черные ноги Михайлы продавливают ледок с хрупом – он теперь виден под желтыми волнами. Я закрываю глаза от ужаса, от счастья. Кричит нянька, кричат утки, куриные голоса… А Михайла идет по воде, размахивает красными руками, пробивает сапогами дырья, откуда высоко фыркает – бьет вода.

– Не потопну. – кричит Михайла.

И столько плеска кругом, и блеска, и гомона! Играют-смеются колокола, и утки белыми крыльями, и куры, орущие на бревнах, и кот, махнувший на крышу в снег, и голуби, вдруг взметнувшиеся на хлопающих крыльях, и плещущая лужа, и тысячи солнц на ней. Все смеется, звенит, играет…

Этот весенний плеск остался в моих глазах – с праздничными рубахами, сапогами, лошадиным ржаньем, с запахами весеннего холодка, теплом и солнцем. Остался живым в душе, с тысячами Михайлов и Иванов, со всем мудреным, до простоты-красоты душевной, миром русского мужика, с его лукаво-веселыми глазами, то ясными, как вода, то омрачающимися до черной мути, со смехом и бойким словом, с лаской и дикой грубостью. Знаю, связан я с ним – до века. Ничто не в силах выплеснуть из меня этот весенний плеск, светлую весну жизни… Вошло – и вместе со мной уйдет.

Как я встречался с Чеховым

Это были встречи веселые, в духе рассказов Антоши Чехонте. Чехов был тогда еще А. Чехонте, а я – маленьким гимназистом. Было это в Москве, в Замоскворечье.

В тот год мы не ездили на дачу, и я с Пиуновским Женькой, – упокой, Господи, его душу: пал на Карпатах, сдерживая со своим батальоном напор австрийской дивизии, за что награжден посмертно Св. Георгием, – днями пропадал в Нескучном. Мы строили вигвамы [53] и вели жизнь индейцев. Досыта навострившись на индейцах, мы перешли на эскимосов и занялись рыболовством, в Мещанском саду, в прудах. Так назывался сад при Мещанском училище, на Калужской. Еще не чищенные тогда пруды славились своими карасями. Ловить посторонним было воспрещено, но Веревкин Сашка, сын училищного инспектора, был наш приятель, и мы считали пруды своими. В то лето карась шел, как говорится, дуром: может быть, чуял, что пруды скоро спустят и все равно погибать, так лучше уж погибать почетно. Женька так разъярился, что оттащил к букинисту латинский словарь и купил «дикообразово перо» – особенный поплавок, на карасей. Чуть заря – мы уже на прудах, в заводинке, густо заросшей «гречкой», где тянулась проточина, – только-только закинуть удочку. Женька сделал богатую прикормку – из горелых корок, каши и конопли, «дикообразово перо» делало чудеса, и мы не могли пожаловаться. Добычу мы сушили и толкли питательный порошок, или по-индейски – пеммикан, как делают это эскимосы.

Было начало июня. Помню, идем по зорьке, еще безлюдным садом. В верхушках берез светится жидким золотцем, кричат грачата, щебечут чижики по кустам, и слышно уже пруды: тянет теплом и тиной, и видно между березами в розоватом туманце воду. Только рыболовы знают, что творится в душе, когда подходишь на зорьке к заводинке, видишь смутные камыши, слышишь сонные всплески рыбы и расходящийся круг воды холодком заливает сердце.

«А, черррт. – шипит, толкая меня, Женька. – Сидит какой-то… соломенная шляпа. »

Смотрим из-за берез: сидит покуривает, удочки на рогульках, по обе стороны. Женька шипит: «Пощупаем, не браконьер ли?» Но тут незнакомец поднимается, высокий, голенастый, и – раз! – тащит громадного карасищу, нашего, черноспинного, чешуя в гривенник, и приговаривает баском таким: «Иди, голубчик, не упирайся», – спокойно так, мастера сразу видно. И кому-то кричит налево: «Видали, каков лапоток?» А это сбоку, под ветлами, Кривоносый ловит, воспитатель училищный. А незнакомец на кукан карася сажает, прутик в рот карасю просунул, бечевочку под жабры, а на кукане штуки четыре, чисто подлещики, с нашей прикормки-то. Видим – место все неудобное, ветлы, нельзя закинуть. И Кривоносый тащит – красноперого, золотого, бочка оранжевые, чуть с чернью. А карасище идет, как доска, не трепыхнется. Голенастый, в чесучовом пиджаке, в ладоши даже захлопал: «Не ожидал, какое тут у вас рыбье эльдорадо! Буду теперь захаживать». Смотрим – и на другой удочке тюкает, повело… Женька шипит: «Надо какие-нибудь меры… самозванцы!» А незнакомец выволок золотого карасищу, обеими руками держит и удивляется: «Не карась – золотая медаль!» Сердце у нас упало. А Кривоносый орет: «А у меня серебряная, Антон Павлыч. » А незнакомец опять золотого тащит – и плюнул с досады в воду: плюхнулся карасище, как калоша. Ну, слава тебе господи!

Читать еще:  Подбор параметров лыж и палок. Как выбрать длину лыж по росту: подбираем размер правильно

Книга: Шмелев И. С. «Как мы летали. Как я встречался с Чеховым. Как я покорил немца. Как я ходил к Толстому»

В сборник вошли несколько рассказов, центральным из которых стало произведение «Как я встречался с Чеховым» . Здесь молодой Шмелев, помимо смелых художественных достоинств, проводит большой анализ биографического характера. Практически полностью раскрывается личность Антона Чехова. Читателю будет, несомненно, интересен и портрет Чехова, каким его увидел и запомнил «маленький гимназист» Шмелев.

Содержание:

Как мы летали. 1 Как я встречался с Чеховым. 47 I. За карасями. 47 II. Книжники. Но не фарисеи. 56 III. «Веселенькая свадьба» . 75 Как я покорил немца. 94 Как я ходил к Толстому. 110

Издательство: «Директ-Медиа» (2010)

Шмелев И. С.

Содержание

Биография

Иван Сергеевич Шмелев родился в Кадашевской слободе Замоскворечья 21 сентября 1873 года (по ст.стилю). Дед Ивана Сергеевича — государственный крестьянин из Гуслиц Богородского уезда, Московской губернии — поселился в Москве после пожара 1812 г. Отец писателя принадлежал купеческому сословию, но торговлей не занимался, а был подрядчиком, хозяином большой плотничьей артели, а также держал банные заведения. Окончив гимназию, в 1894 г. Шмелёв поступает на юридический факультет Московского университета. Первый рассказ Шмелёва «У мельницы» был опубликован в журнале «Русское обозрение» в 1895 г. Осенью 1895 г. совершает поездку в Валаамский монастырь. Результатом этого путешествия явилась его книга — очерки «На скалах Валаама», опубликованная в Москве в 1897 г.. После окончания университета в 1898 г. в течение года проходит военную службу, затем восемь лет служит чиновником в глухих местах Московской и Владимирской губерниях.

Особую известность получили произведения, написанные под воздействием первой русской революции (повести «По спешному делу», «Распад» (1906); рассказы «Вахмистр» (1906), «Иван Кузьмин» (1907)). В 1911 году Шмелёв пишет одно из своих значительных произведений — «Человек из ресторана», имевшее оглушительный успех и которое даже было экранизировано в СССР в 1927 году (реж. — Я. Протазанов, в ролях: М. Чехов, В. Малиновская, И. Коваль-Самборский).

В 1912 году организуется издательство «Книгоиздательство писателей в Москве», членами-вкладчиками которого становятся И. Бунин, Б. Зайцев, В. Вересаев, И. Шмелев и др. Все дальнейшее творчество Шмелева 1900-х связано с этим издательством, издавшим собрание его сочинений в восьми томах. Публикуются повести и рассказы («Стена», «Пугливая тишина», «Волчий перекат», «Росстани» и др.), вышедшие в течение 1912—1914.

Во время Первой мировой войны сборники его рассказов и очерков «Карусель» (1916), «Суровые дни», «Лик скрытый» (1917), в котором появился рассказ «Забавное приключение», заметно выделялись на фоне казенно-патриотической беллетристики своей искренностью. Февральскую революцию встретил восторженно, к Октябрьской проявил полную непримиримость, усугубленную тем, что его единственный сын Сергей, офицер добровольческой армии генерала Деникина, был взят в Феодосии из лазарета и без суда расстрелян. В конце 1922 г., после недолгого пребывания в Москве, Шмелев вместе с супругой Ольгой Александровной уезжает в Берлин, затем в Париж, где открывается эмигрантская глава его жизни. Создавал рассказы-памфлеты, полные ненависти к большевикам, — «Солнце мертвых» (1923), «Каменный век» (1924), «На пеньках» (1925).

С годами в творчестве Шмелева центральное место заняли воспоминания о прошлом («Богомолье» (1931), «Лето Господне» (1927-48)). За рубежом И. Шмелев выпустил более двадцати книг.

И. Шмелев умер 24 июня 1950 г. близ Парижа от сердечного приступа. В 2000 г. по инициативе русской общественности и при содействии Правительства России прах И. С. Шмелева и его супруги был перевезён в Москву и перезахоронен в некрополе Донского монастыря.

Семья Шмелевых. Предки и потомки писателя

жена Ульяна Васильевна (1788—?)

  • Иван Иванович Меньшой (1785 — не ранее 1823)

жена Устинья Васильевна (1792 — после 1863)

  • Андрей Иванович (1807—?)
  • Захар Иванович (1809—?)
  • Анна Ивановна (1810—?)
  • Василий Иванович (1812 — не ранее 1869)

жена Надежда Тимофеевна (1818 — не ранее 1880)

  • Акулина Ивановна (1813—?)
  • Пелагея Ивановна (1814—1880)
  • Андрей Иванович (1815—?)
  • Гаврила Иванович (март 1816 — декабрь 1816)
  • Иван Иванович (1819 — после 1872)

жена Пелагея Петровна (1821—1863)

жена Екатерина Семеновна (1843—?)

жена Евлампия Гавриловна Савинова (1846—1932)

  • Павел Иванович (1847 — до 1873)
  • Анна Ивановна (1852—?)
  • Любовь Ивановна (1854—?)
  • Мария Егоровна (1866?—?)
  • Елизавета Егоровна (в замужестве Семенович; 1866?—?)
  • Алексей Егорович (1867—1887)
  • София Сергеевна (в замужестве Любимова; 1868—?)
  • Мария Сергеевна (1869—?)
  • Николай Сергеевич (1871—1928)
  • Сергей Иванович (1875—?)
  • Иван Сергеевич (1873—1950)писатель

жена Ольга Александровна Охтерлони (1875—1936)

  • Екатерина Сергеевна (1879 — после 1918)
  • Сергей Иванович Шмелев (1896—1920/1921)
  • Екатерина Никаноровна Любимова
  • Мария Никаноровна Любимова (1903 — конец 80-х гг.)

муж Александр Александрович Ольшевский

  • Ольга Никаноровна Любимова

муж Андрей Сергеевич Дураков

  • Андрей Никанорович Любимов (?—1936)
  • Никанор Никанорович Любимов (1896—?)

жена Ольга Васильевна (? — начало 70-х)

  • Иван Никанорович Любимов (1905—1975)
  • Андрей Андреевич Любимов (Дураков) (род. 1924)

жена Мария Васильевна Усова (род. 1924)

  • Татьяна Андреевна Дуракова
  • Ольга Ивановна Любимова (род. 1934)

муж Вадим Константинович Елисеев

  • Евгений Александрович Ольшевский (1926—1984)
  • Татьяна Андреевна Любимова (род. 13-10-1953)

муж Владимир Александрович Дяченко (род. 1955)

  • Вадим Вадимович Елисеев (род. 1964)

жена Елена Леонидовна Кузьменкова

  • Наталья Евгеньевна Ольшевская

муж Андрей Владимирович Семенякин

жена Анна Липинська (род. 1981)

  • София Вадимовна Елисеева (род. 1995)

Источники:

http://www.proza.ru/2016/05/26/324
http://online-knigi.com/page/212006?page=45
http://dic.academic.ru/book.nsf/64460277/%D0%9A%D0%B0%D0%BA+%D0%BC%D1%8B+%D0%BB%D0%B5%D1%82%D0%B0%D0%BB%D0%B8.+%D0%9A%D0%B0%D0%BA+%D1%8F+%D0%B2%D1%81%D1%82%D1%80%D0%B5%D1%87%D0%B0%D0%BB%D1%81%D1%8F+%D1%81+%D0%A7%D0%B5%D1%85%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D0%BC.+%D0%9A%D0%B0%D0%BA+%D1%8F+%D0%BF%D0%BE%D0%BA%D0%BE%D1%80%D0%B8%D0%BB+%D0%BD%D0%B5%D0%BC%D1%86%D0%B0.+%D0%9A%D0%B0%D0%BA+%D1%8F+%D1%85%D0%BE%D0%B4%D0%B8%D0%BB+%D0%BA+%D0%A2%D0%BE%D0%BB%D1%81%D1%82%D0%BE%D0%BC%D1%83